Денис пробежал листок глазами.
– Неплохо, – сказал Денис, – совсем неплохо. Месячная аренда нашего экскаватора им обходится в девятьсот рублей, а нам его эксплуатация, вместе с зарплатой, стоит сорок семь тысяч. А сколько мэр получает за это?
Ахрозов помолчал.
– Если я правильно помню, – сказал Денис, – мэр получает за это сто двадцать миллионов рублей. Из бюджета.
– Ты меня в чем-то обвиняешь?
– Просто констатирую факт, что ты спер с мэром сто двадцать миллионов рублей. Тебе следовало это сделать другим образом, Сережа. Надо было просто договориться, что с комбината списывают налогов на эту сумму. И распилить ее пополам. Следов бы не осталось.
– Ты этот рецепт лично пробовал, или как? – уточнил Ахрозов.
– Пацаны, ну прекратите, – начал Гриша.
– Отчего же, – хрипло сказал Ахрозов. – У меня есть маленькая проблема. В области дожди. Шламохранилища переполнены. Если их прорвет, комбинат остановится. Дамба не моя. Отремонтировать в счет налогов не дают. Что мне делать?
– И под предлогом того, что тебе нечего делать, ты сдаешь технику в аренду по девятьсот рублей? Фирме, которую контролируют Мансур и мэр?
– Ты следак. Ты не инженер. Мне дешевле заплатить Мансуру, чем за железнодорожный мост, который смоет к чертовой матери.
– А энергетикам тебе не дешевле заплатить?
– Энергетикам – за что?
– По соглашению о реструктуризации. Которое ты хочешь разорвать.
– И разорву, – сказал Ахрозов, – к чертовой матери разорву. Мы тут на лучину перешли, а я им поллимона в месяц плачу. И, между прочим, не энергосистеме, а «мартышке» из Элисты!
– Это тебе Анастас предлагал?
Ахрозов сморгнул.
– При чем тут Анастас?
– Потому что это «мартышка» Анастаса, и потому что как только ты разорвешь это соглашение, она обанкротит ГОК!
– «Мартышка», которая получила долг за полкопейки? Да это мошенничество! Да в любом суде…
– В любом суде, кроме Черловского. В здешнем суде признают любой наш долг, даже перед сдохшей коровой.
– Не ты мне будешь указывать, что у нас долги, а что липа!
– А кто? Константин Цой? Или Фаттах Абишевич? Ты учти, Сережа, что предателям Цой ничего не платит. Потому что еще не было случая, чтобы Цой мог кинуть человека и не сделал этого.
Ахрозов нажал на кнопку селектора.
– Люба, – сказал он, – ты еще здесь? Вудь добра, подготовь приказ. Об увольнении с поста гендиректора Сергея Ахрозова и о назначении и.о. Григория Епишкина. Подпись. Ахрозов.
– Сергей, – заорал Гриша, – приди в себя!
В предбаннике послышался топот, почти сразу же дверь кабинета распахнулась, и в нее влетели два техника с выпученными глазами.
– Изольдыч, – заорали они, – дамбу прорвало!
Цепочка шламохранилищ состояла из трех прудов. Верхний был самый большой и самый грязный. Именно там отстаивалась загрязненная шламом вода. Обычно в нем находилось около одиннадцати миллионов кубометров воды, но сейчас водохранилище было переполнено из-за непривычно обильных осенних дождей и из-за того, что в него накачивали к зиме воду. Второй пруд, объемом с две трети первого, был почище, третий пруд вмещал в себя восемь миллионов кубометров и был самый чистый. Именно на третьем пруду на отметке 10.2 стояли насосы, которые забирали воду обратно на комбинат.
Выход из чистового пруда тоже был прегражден плотиной: оттуда излишки воды уходили в небольшую безымянную речку, которую местные жители без обиняков звали Протокой. Через двести метров Протока впадала в Туру, один из притоков Урала.
Сразу у места слияния Тура резко поворачивала направо, так что половина Павлогорска была выстрена к западу, на равнине между двух рек – Протоки и Туры. Сам комбинат и все его карьеры находились восточней, если не считать нового Северного карьера, который начали копать в 1987 году и разработку которого Ахрозов возобновил только сейчас: тот располагался километрах в пяти от Павлогорска, и дорога к нему шла вдоль Туры.
Неширокая Тура была единственной речкой в этом горнорудном крае, осваивавшемся еще с царских времен. В десяти и сорока километрах ниже по течению Туры стояли две плотины для Богоявленской и Нижнесушинской электростанций, сооруженных горнозаводчиками еще в прошлом веке. Электростанций больше не было, как не было и небольших, полностью выработавших свой ресурс заводов, под которые они строились. Но плотины остались. На обустройство этих плотин дважды отпускались деньги из областного бюджета, и вице-губернатор дважды с триумфом отчитывался об их укреплении, хотя на самом деле деньги уходили не в плотины, а в Швейцарию.
Когда начальство примчалось к прорванной дамбе, там еще не было ни людей, ни техники. Были только два вневедомственных охранника, вывалившихся из караульного домика при плотине и изрядно пьяных.
Ахрозов бросил свой «Лендкрузер» наверху и сбежал к дамбе вместе с охранником. Денис и Гриша последовали за ним.
Ночь была премерзкая: над водой и в низинах плавал холодный туман, дневной дождь превратился в жидкий снег, и снег этот был такой крупный, что падал почти отвесно, несмотря на злой северо-западный ветер.
Вода лилась из верхнего пруда, словно из наклоненного корыта. Бетонная корка, покрывавшая насыпь, просела, и вода просто выдавила верхнюю, лишенную правильной опоры плиту.
Через пять минут на дамбе показался первый «КамАЗ», груженый породой из карьера. «КамАЗ» осторожно подпятился к промоине и сгрузил в нее содержимое кузова.
– Ближе, ближе! – заорал Ахрозов.
Второй «КамАЗ» уже подкатывался к дамбе. С дороги бежали, застегиваясь на ходу, поднятые по тревоге люди.