Промзона - Страница 86

Ирина взглянула на Цоя и осеклась. Что-то внезапно переменилось в кабинете, перед Ириной теперь сидел очень могущественный и очень одинокий человек. Еще более одинокий, чем Вячеслав Извольский, потому что у Извольского хотя бы была Ирина и пара близких друзей, а у Цоя не было никого, кроме страшноватых партнеров и певичек, степень привязанности которых была прямо пропорциональна количеству подаренных за месяц бриллиантов.

– Ну что же, Ирина Григорьевна, – сказал Цой, – я, действительно, был… раздосадован. Можете так и передать мужу. К сожалению, после этого случилось множество других вещей. И я не думаю, что меня и Сляба интересует история вопроса. Мы не историки, знаете ли.

Ирине отчаянно хотелось заплакать. Цой встал, вежливо наклонил голову.

– Мне пора уезжать, – сказал Цой, – у меня бардак в расписании из-за нашей встречи. Вы на машине?

– Нет, на такси.

Цой уже вежливо распахивал перед Ириной дверь кабинета. В предбаннике оживший телохранитель снимал с вешалки длинное кожаное пальто. Рядом с ним стоял тот самый сорокалетний здоровяк.

– Сергей, я на Поварскую, – бросил Альбинос, – скажи, чтобы Ирину Григорьевну отвезли, куда ей нужно…

Тем не менее они вышли вместе, Цой и Ирина, и так как они вышли во внутренний дворик, где стояли машины, а не на улицу, то Ирина с удивлением заметила посереди лужайки внушительный медный памятник. Памятник во всем повторял известную статую Дзержинского, когда-то грозившую всей России с Лубянки, только был раз в пять меньше ростом. Но даже и в этом виде он возвышался над «Мерседесами» во дворе, как скала над муравьем.

– Это что? – спросила Ирина.

– А, какие-то идиоты к нам привезли на переплавку. Медь же.

– А зачем вы его поставили у себя под окном?

– Люблю великую Россию, – без тени иронии сказал Цой. – Вот подхожу я к своему окну и любуюсь на медного Дзержинского, сверху вниз.

– И часто вы подходите к окну? – спросила Ирина.

Но Цой понял ее вопрос по-своему.

– Часто. Оно же у меня бронированное, – ответил он.

* * *

Извольский вернулся на виллу заполночь. Он поцеловал Ирину и тут же поднялся в кабинет, сделать еще несколько звонков, а когда Ирина спустя полчаса вошла в спальню, Извольский уже лежал в постели, закрыв глаза, и поверх белого одеяла валялись какие-то бумаги и невыключенный сотовый телефон. Ирина тихонько потушила свет и юркнула под одеяло, решив, что Слава уже спит.

Но спустя пять минут Извольский пошевелился, пошарил рукой в поисках бумаг и спросил:

– Что это была за машина, на которой ты вернулась домой?

– Я ездила к Цою. Я хотела, чтобы вы помирились, – ответила Ирина.

Извольский лежал неподвижно.

– И что сказал Альбинос?

– Он сказал, что ты приказал убить Горного и всем про это врешь, даже жене.

– Вот наглая сволочь, – равнодушно проговорил Извольский, – а то он моей жене скажет правду…

– Ты не сердишься, что я ездила к нему?

– Я на тебя не сержусь, – сказал Извольский, – но ты понимаешь, почему я тебе не рассказываю о своих планах? Я не могу рассказывать о них человеку, который вдруг способен пойти и поговорить с Альбиносом.

* * *

Отключения электроэнергии на Павлогорском ГОКе в октябре стали постоянными. Больше всего в этой ситуации Ахрозова беспокоило состояние дамб.

Сибирская зима – вещь серьезная, и чтобы зимой верхний пруд не промерз до дна, в него требовалось закачать воду по самый край. Насосы работали каждый день, – и каждый же день их отключали. Уровень воды в верхнем пруду ходил туда-сюда, неизбежно подтачивая дамбу.

Ахрозов поднял проектную документацию по дамбе: там было сказано, что плотина отстроена из армированного бетона и сверху облицована бетонной стяжкой. Ахрозов несколько успокоился.

На самом деле это было не так. Дамбы на комбинате строились в два приема. Сначала, в середине пятидесятых, верхнее шламохранилище вмещало шесть миллионов кубометров воды. Плотину строили зэки, и строили на века: насыпь стянули бетонной опалубкой с насмерть проваренными креплениями. Поверх положили армированный бетон.

В семьдесят пятом году дамбу надстроили. Строили быстро, к очередному съезду КПСС; половину бетона не довезли, другую – разворовали. Старую дамбу просто надсыпали песком пополам со вскрышей, а сверху залили бетоном, как бисквит глазурью. Сверху для надежности положили бетонные сорокасантиметровые плиты.

По виду новая дамба ничем не отличалась от настоящей, а по проектной документации – тем более.

Денис прилетел в Черловск тридцатого октября. В последнее время он бывал в области редко, Извольский не хотел, чтобы они сталкивались с Ахрозовым.

Однако на этот раз приезда было не избежать: Дениса вызвал на допрос следователь Шевчук. Допрос вышел долгий, изматывающий и гадкий, и по его окончании Денис с облегчением сел в машину и набрал номер Гриши. Гриша оказался в Павлогорске, а Настя – в Италии.

– Как дела? – хмуро спросил Денис.

– Дела ничего. Электричество дали, – сказал Гриша. – Сергей им тут пригрозил, так третий день все тихо.

– А чем им Сергей пригрозил? – поинтересовался Денис.

– Сказал, что разорвет соглашение по реструктуризации. Ты прикинь, мы им платим старых долгов в месяц по полмиллиона, а знаешь, кому мы платим? Какой-то фирмочке из Элисты, в которую они даром эти долги спустили.

* * *

После допроса Денис отправился в казино «Версаль». Он бесцельно побродил у столов, разглядывая веселящуюся губернскую публику, выцедил украшенный долькой лимона коктейль, а потом незаметно поднялся в кабинет к Фаттаху. Тот сидел, задрав на стол щегольские ботинки из крокодиловой кожи, на любимом Гришином месте, и любовался гроздью мониторов с изображениями игрового зала и подходов к кабинету.