Настя перегнулась через стол.
– Гриша говорит, что это значит, что где-то мент сидит купленный. Из отдела по борьбе с незаконным оборотом оружия. Потому что если б мент был из обнона, то подбросили бы наркотики, а если мент из обэпа, то пришли бы с проверкой в казино.
– И что же Гриша сделал?
Настя пожала плечиками.
– А ничего. Выкинул он этот «макаров» и ездит, как прежде.
Денис молча прихлебывал обжигающий чай. Он старался не глядеть вбок, туда, где из-под белых шортиков высовывались восхитительно загорелые, точеные ножки Насти. Он слишком хорошо помнил, как вчера половозрелый юнец обозвал его «дядей». Поэтому Денис смотрел не вбок, а прямо. Настя заметила это, обогнула стол и уселась прямо напротив Дениса на подоконник, весело болтая длинными ножками.
– А что это за парень был тут вчера? – спросил Денис, – твой жених?
– Не-а. Он насчет наркоты приходил.
– Он что – колется?
– Он и колется и торгует, – сказала Настя. – Он в юридической академии торгует. Представляешь? Он уже половину будущих прокуроров на иглу посадил. Ему и меня на это самое пристроить хочется.
– А зачем ты с ним водишься?
– А я не вожусь, – рассмеялась Настя, – я ему сказала, что ты мой жених и что ты его порвешь, как Тузик грелку. Это все из-за казино. Царандой хочет, чтобы Гриша там дурью торговал, а Гриша не хочет опять под Царандоя лезть.
Сердце Дениса плеснулось в груди пойманной рыбой, Настя внезапно перегнулась через стол и зашептала:
– Денис Федорыч, а, вы ведь сегодня опять в казино пойдете, возьмите меня с собой, а?
Денис заморгал, а Настя жарко продолжала.
– Там будет сегодня карнавал, я знаю, он везде приглашения рассылал. Там будет жутко красиво, верхнего света не будет, а везде только красный свет и курильницы индийские. И так: ты входишь, а там такая мраморная лестница наверх, квадратная, и повсюду девочки, знаете, как всегда у него: в красных шортиках и в красных курточках, а еще другие девочки в бальных платьях. И они будут танцевать, сначала с платьями, а потом без платьев, и все это в дыму этом…
– Ну и как же я тебя протащу? – убито спросил Денис. У него из головы не шло то, что Настя сказала насчет Царандоя.
– Погоди!
Настя взвилась с табурета и убежала куда-то наверх.
Коротко вякнул сотовый. Денис взял его и хотел отключить, но потом заметил, что на дисплее высвечивается номер Извольского. Голос шефа был холоден и сух.
– Как дела? – спросил Извольский.
– Есть новости. Надо обсудить.
Денис, как и большинство российских менеджеров, был привычен к мысли, что его телефонные разговоры не только постоянно прослушиваются, что было бы еще полбеды, – но что распечатки этих разговоров могут быть прочитаны любым желающим за весьма скромную сумму. Поэтому и изъяснялся он по телефону обиняками, никогда не называя имен, мест и ситуаций, а предпочитая обходиться словами «наш общий друг», «тот, о ком шла речь», или же «помнишь, тот человек, который не любит футбола».
– У завода проблемы, – сказал Извольский, – Нам не хватает окатыша. Вместо сорока вагонов в вертушке их осталось двадцать три. Остальные якобы в ремонте. Причем из этого ремонта они уходят в Экибастуз и там возят уголь с разрезов Цоя. У тебя завтра встреча с губернатором, съезди перед ней в Павлогорск.
– А…
В трубке раздались короткие гудки.
Денис поднял глаза и обомлел. Перед ним стояла Настя, в красных шортах с курточкой и красных же ботфортах. Между шортами и высокими, выше колен сапогами белели длинные, как у жеребенка, ножки. Бог его знает, где Настя раздобыла этот наряд девиц из казино. В горле у Дениса мгновенно пересохло, и он уставился на девушку взглядом, в значении которого невозможно было ошибиться. Настя засмеялась и уперла ручки в боки:
– Ну что, возьмешь с собой?
– Настя, – сказал Денис, чувствуя себя абсолютным дураком, – я должен ехать. В Павлогорск.
– Когда?
– Сейчас.
Извольский был не первый человек, который заметил нехватку вагонов: первым был директор Павлогорского ГОКа Сергей Ахрозов.
Ахрозов отзвонился в Ахтарск еще день назад, но Извольского на заводе не было, и разговор его с директором по производству вышел весьма мирный. Затем Ахрозов связался с гендиректором «Южсибпрома», но тот по незнанию материала разговора не поддержал, зато охотно посудачил с Ахрозовым на тему, что губернатора и всю его свору надо сажать в концлагерь.
После этой содержательной беседы Ахрозов велел своему начальнику депо к концу недели отремонтировать все собственные вагоны, еще раз позвонил на АМК и отправился обедать.
Он пообедал в заводской столовой, в отдельной комнате, предназначенной для начальства. В комнате был стол, покрытый белой накрахмаленной скатертью, а на столе – граненые стаканы, поднос с хлебом и беленькие щербатые тарелки с надписью «общепит».
На обед Ахрозову подали густые щи и котлету с гарниром из пшенки, ровно то же, что подавали в столовой всем сотрудникам заводоуправления, а так как Ахрозов был начальством, ему порезали еще копченой колбасы и поставили на стол минералку.
Ахрозов отправил все это в себя с таким же равнодушием, с каким водитель заливает внутрь казенной машины 76-й бензин вместо 92-го, запил пшенку минеральной водой, и отправился к мэру, с которым у него был предварительный уговор о встрече.
Однако оказалось, что мэра на месте нет: тот спешно укатил в областной центр. Ахрозов поехал на местную железную дорогу и поговорил с ее начальником. Разговор шел на очень повышенных тонах.
Ничего не добившись насчет вагонов, Ахрозов поехал обратно и пути заехал на один из трех карьеров, добывавших руду для ГОКа.