Когда Денис спустился на первый этаж, его кто-то окликнул. Денис обернулся. Константин Цой сидел на подоконнике и нервно курил.
– Вы что-то хотели сказать, Константин Кимович?
Кореец воткнул сигару в горшок с ощипанным фикусом.
– Передай своему хозяину, что олигарх, который отдал этому государству хоть списанный «Мерс», не достоин управлять даже скобяной лавкой.
Цой поднялся и пошел наверх. Денис смотрел ему вслед. Похоже, это была капитуляция. Денис представил себе, какой переполох сейчас творится в администрации области. Губернатор Орлов не тот человек, чтобы вот так сцепиться с федеральной властью. Для этого надо иметь яйца, а есть ли у Орлова яйца – большой вопрос.
Кто-то вежливо тронул Дениса за плечо. Он обернулся и увидел перед собой старшего следователя прокуратуры Шевчука в сопровождении двух милиционеров.
– Денис Федорович Черяга? – спросил один из милиционеров, с лейтенантскими погонами.
– Да?
– Вы задержаны по подозрению в убийстве Фаттаха Олжымбаева.
Суд признал Павлогорский ГОК банкротом спустя пятнадцать минут после ареста Дениса.
Еще через десять минут Константин Цой выехал в Павлогорск на своей пуленепробиваемой «Чайке».
Первый же милицейский пост, расположенный у въезда на мост через реку Тура, попытался остановить машину Цоя. Из машины вышли несколько автоматчиков, а затем из нее вылез начальник областной милиции Яковенко и старший следователь областной прокуратуры Шевчук. Шевчук показал ордер на задержание Григория Епишкина, выписанный одновременно с ордером на задержание Дениса Черяги.
Ордер угодил в тщательно продуманную систему обороны ГОКа, как танковый снаряд – в хлипкий курятник. Ни один последующий милицейский пост даже не осмелился задержать Цоя.
Не понадобилось никаких танков – узкий проезд к заводоуправлению был оставлен открытым, и даже доски, перекрывавшие траншею, красовались на месте. Охрана разбежалась от дверей ГОКа, как от зачумленного барака. Решетки были выломаны в пять минут.
Гриша Епишкин ждал гостей в кабинете генерального директора. Перед ним на столе дымился в фарфоровой чашечке горячий чай, и на столе справа от него стояла фотография – улыбающийся Извольский с Ириной и Ахрозовым. Экран компьютера справа от него был черен и пуст. Вся компьютерная сеть в заводоуправлении была только что уничтожена. Информация на жестких дисках не подлежала восстановлению. В углу пережевывал последнюю пачку документов новенький шреддер.
Гриша внимательно изучил ордер.
– Имеете что-нибудь сказать следствию? – спросил Шевчук.
Гриша неторопливо полез в стол и достал оттуда белую пластиковую папку.
– Конечно имею, – сказал Гриша, – вот это – копии платежек, которые наши фирмы отправляли на заграничные счета Олжымбаева за тот уголь, который он воровал для нас с разрезов уважаемого Константина Кимовича. Преступление совершает тот, кому оно выгодно. Нам убивать господина Олжымбаева, как вы видите, было совершенно невыгодно, а господин Цой в результате этой смерти получил предлог для захвата комбината. В связи с этим у меня вопрос, уверены ли вы, товарищ следователь, что та болванка, которая влетела на чердак виллы, если она конечно влетала, – и та штуковина, на которой подорвался спустя несколько часов Олжымбаев, – это одно и то же?
Шевчук молча листал папку. Потом передал ее Яковенке.
– Еще какие заявления, Григорий Ефимович? – спросил Цой.
Епишкин развел руками.
– Селектор работает?
– Да.
Цой перегнулся через Гришу и взял телефонную трубку.
– Говорит внешний управляющий Павлогорского ГОКа Константин Цой, – сказал Альбинос, – Руководящему составу предприятия немедленно подойти в мой кабинет.
Спустя пять минут Константин Цой стоял у окна в кабинете и глядел во двор. По двору вилась ноябрьская поземка, и двое ментов сажали в милицейский газик Гришу Епишкина с заведенными назад руками. Гриша дурачился и шутил. Автобус с ахтарским СОБРом стоял с занавешенными окнами, и напротив него стоял автобус с черловским СОБРом.
Сзади шевельнулся следователь Шевчук.
– Константин Кимович, – спросил Шевчук, – вы понимаете, что у нас нет реальных поводов для ареста Черяги и Епишкина?
– Мне-то что, – пожал плечами Цой, – вы задержали, вы и выпускайте.
– Скажите, Константин Кимович, а Степан Дмитриевич всю неделю прожил на вилле?
– Да.
– Он уехал вчера неожиданно для вас?
– Ты что имеешь в виду?
– Я хочу спросить, Константин Кимович, вы уверены, что расследование этой истории не приведет к неприятным для вас выводам?
– Папку дай, – сказал Цой, – которую этот… уголовник тебе дал.
– Она у Яковенко. И вряд ли это оригиналы, знаете ли.
Цой повернулся от окна и с откровенной усмешкой взглянул на следователя.
– Ну тогда ты чего здесь делаешь. Иди вон, расследуй. Машину тебе дать?
Шевчук пожал плечами и вышел из кабинета. Цой постоял молча еще несколько секунд, неподвижный, словно списанный станок. Потом Цой сунул руку под свитер и достал оттуда фотографию. Это был снимок женщины, небольшой, размером с кредитку. Снимок был смешной, его сделали как игральную карту: верхняя половинка карты изображала Даму Пик в черном, усыпанном стразами платье, нижняя – ту же Даму Пик, но уже без всякого платья. Цой достал этот снимок еще днем из бумажника Фаттаха. У него самого был точно такой же. И даже надпись на обороте снимка была точно такая же.
В дверь заскреблись. Это пришли главный инженер ГОКа и начальник второго цеха. Вслед за ними явились еще двое.