Промзона - Страница 107

107

Она позвонила ему сама: телефон был то занят, то выключен. Потом он взял трубку, сказал, что на встрече, и попросил перезвонить через час. Голос у него был пьяный. Майя перезвонила через час, но телефон был у охранника. Охранник сказал, что Степан в воздухе.

Майя не поверила: уж что-что, а пьяным Степана в воздух никто б не выпустил.

Потом она случайно узнала, что он был в Москве. Майя бросилась ему звонить, Степан сказал: «Зайка, я прилетал ровно на три часа. На встречу в Минобороны». Она сказала, что приедет в Черловск. «И не вздумай, я вечером возвращаюсь», – ответил Степан.

Она позвонила брату в офис, но ее не соединили. Она позвонила ему на мобильный, но у Извольского была привычка менять номер мобильного каждые полтора-два месяца, и у нее был старый номер.

Вечером Степан не прилетел. Он не извинился, не позвонил, не прислал цветов, а мобильный был снова у охранника.

На следующий день охранники дачи принесли ей посылку: пакет от DHL. Майя убежала с пакетом в спальню и тут же в нетерпении оборвала упаковку. Она была уверена, что в пакете – подарок от Степана.

В пакете были снимки. Степан в ночном клубе, вместе с Фаттахом Олжымбаевым и какими-то девками. Степан с голой девочкой на коленях. Две девочки, изображающие перед пьяными гостями лесбийские ласки. Степан в номере. С одной проституткой. С другой. С двумя.

А может быть, не с проституткой. Может быть, с новой любовницей.

На снимках не было ничего, ни подписи, ни адреса отправителя.

Какое это имело значение?

Майя заперлась в спальне, упала ничком на постель, которая еще пахла Степаном, и долго плакала. Она плакала до самого вечера, когда ее мобильник вдруг запел нежным голосом. Майя схватила трубку. Наверное, это был Степан. Он не мог не позвонить.

– Да, – сказала она.

Но это был не Степан. Голос в трубке говорил по-английски.

– Майя, – сказал человек, – это Джек. Я прилетел в Москву, но я не знаю, где ты. Мне нужно с тобой встретиться. Я остановился в «Кремлевской».

Майя вздрогнула.

– Джек, – сказала она, – пожалуйста, уезжай из «Кремлевской».

– Почему?

– Джек, я прошу тебя. Так надо. Уезжай из «Кремлевской». Уезжай из России.

– Я не уеду, пока не увижу тебя.

– Хорошо. Через час… через полтора… в… любом ресторане. В… ну, «Сальваторе».

* * *

Майя выбрала «Сальваторе» случайно: два раза она завтракала там с Денисом Черягой, и ни разу она не была там с Бельским. Поэтому она полагала, что «Сальваторе», числящийся одним из лучших ресторанов Москвы, к Бельскому не имеет никакого отношения.

Она ошибалась.

К «Сальваторе» Майя приехала без пяти одиннадцать. Джек уже ждал ее в отдельном кабинете. На синей скатерти стояли две строгие белые тарелки и огромный букет красных роз.

Майя вздрогнула: Бельский всегда дарил ей именно красные розы. Джек обычно предпочитал другие цветы: изысканные орхидеи, лилии, прихотливо упакованные букеты.

Джек поднялся, чтобы обнять ее и поцеловать, но Майя холодно отстранилась.

– Майя, что происходит? – спросил Джек. – Я тебя обыскался. Я приехал в Москву, и никто не знал, где ты. Я приехал к твоему брату, и я спросил, где Майя.

– А он?

– Он спросил: «Кто такая Майя?»

Майя подумала о похабных фотографиях, присланных ей утром. Слава Извольский отлично помнил, кто такая Майя. По крайней мере, его служба безопасности и Денис Черяга об этом помнили точно.

– Майя, что происходит? Что за человек этот пилот?

Майя опустила голову на стол и заплакала. Джек выскочил из-за стола, чуть не сдернув по дороге скатерть.

– Девочка моя, – торопливо забормотал Галлахер, прижимая ее к себе, – ну что случилось? Майя, клянусь, я все забуду. Я не знаю, что случилось, но я никогда, никогда тебя не оставлю…

Майя плакала все сильней. Она знала, что не любит Джека и никогда уже не полюбит его: невысокий человек с хищными глазами навсегда вытеснил из ее сердца других мужчин. Но она точно так же понимала, что Джек будет для нее верным мужем, и даже если, не дай бог, Джек разлюбит ее или охладеет, то для американца Галлахера всегда слишком много будут значить приличия, и деньги Извольского, и статус жены – дочери цивилизованного российского олигарха, взносы которого на избирательную кампанию демократов когда-нибудь принесут Джеку пост конгрессмена…

А для Бельского ни ее брат, ни общественные приличия не значили ничего. И даже она сама – даже она сама стояла на третьем, если не на пятом месте после друзей и самолетов. Ее это устраивало. Лучше было быть игрушкой мужчины, чем ровней цивилизованной тряпке.

Джек обнял ее и поцеловал, нежно, но настойчиво.

– Майя, – сказал Джек, – выходи за меня замуж.

Тихо стукнула дверь – видимо, это пришел официант с вином. Джек невольно напрягся, и Майя обернулась.

У двери стоял Степан Бельский.

Выглядел Степан страшно. Подбородок его топорщился трехдневной щетиной, и поперек покрасневшего от дурной водки лица тянулась свежая царапина. Руки, выглядывавшие из чуть коротких рукавов кожаной куртки, были невероятно грязны. Если когда-нибудь Степан и походил на пьющего безработного пилота – то именно в этот момент.

Джек шагнул вперед, заслоняя собой Майю и сжав кулаки.

– Слушайте, вы… – воинственно начал Джек.

Бельский ударил его – молниеносно и хлестко. Бельский был ниже Джека на полголовы и старше его на семнадцать лет, и два месяца назад Джек был признан лучшим игроком в регби в Йеле. Ничего регби не помогло – Джек покатился по полу, сшибив по пути столик и цветы. Бельский неторопливо сунул руку в карман, и когда он вынул ее наружу, в ней был небольшой, отливающий синевой пистолет.

107